Куда улетают драконы  - Мария Бородина

– Эбрисс Илмаун приехал. Ему можно войти?

– Да, – Эриман повернулся. Бегло поцеловал меня в губы и замер. Долго смотрел в глаза, будто понимал что-то. Будто прощался. А мне хотелось кричать, отчего я непроизвольно кусала губы. – Я оставлю тебя ненадолго. Не буду мешать.

Тёплая рука очертила изгиб плеча и опустилась до кисти. Эриман склонился и поцеловал мою раскрытую ладонь, а затем быстро встал и ушел.

И я знала: это – его последнее прикосновение. Больше такого не будет. Останутся лишь одинокие дни и горькие вечера, полные терпких воспоминаний и боли. И пустота, которую я никогда не смогу заполнить.

Я должна решиться! Ради тех, кому я дорога! Ради мамы, ради Викса. И ради Сарины, которая тоже хотела бы, чтоб я выжила.

Прости меня, Эриман.

Но смогу ли я себя простить?

Дверь скрипнула, и в комнате появился разрумяненный Викс.

– Арлюха, ты что, болеть удумала? – он шагнул ближе и долго смотрел в мои глаза. Опустил взгляд ниже, будто пронзая меня насквозь, и покачал головой. – Не поспешила ли ты, подруга?

Он понял. А я ведь знала, что лекари чувствуют такие вещи. Я теперь для него раскрытая, но порванная книга. Знать бы, где швы наложить, и я бы сделала это. Но ни на что не променяла бы нашу с Эри ночь любви, несмотря на то, что он – чудовище. А я разве не монстр? Ведь сама его чуть не погубила в кабинете. Чем он хуже?

– Хватит молчать, – прошептал Викс, присаживаясь на край кровати. Матрац жалобно скрипнул. – Мухи здесь не летают, и ты, красотка, не больна. Говори правду, а то твой пульс скоро взорвет сердце. Успокойся, Арли. Что-то случилось? – он немного наклонился. Я заметила, как исхудало и побледнело его лицо. Румянец разливался неровными пятами, но мертвенно-белая кожа просматривалась отчётливо. Не спал снова. Мешки под глазами, и капилляры в глазах полопались.

Парень неожиданно приподнял брови.

– Ты узнала что-то о Ними? – выдохнул он жалобно.

Помотала головой и сглотнула вязкую слюну. В голову, как пауки, ползли страшные догадки и домыслы. А что, если Ними погибла в этом подземелье?! Вдруг у Эри есть сообщники?! Я быстро прогнала эти мысли, но страх успел сморозить кровь в сосудах.

– Я должна бежать, – прошептала, глядя ему в глаза. – Здесь опасно для меня. Помоги мне, пожалуйста.

Викс схватил мою ладонь.

– Он что-то сделал? Говори, Арли! Ты должна мне сказать, я смогу защитить.

– Ничего, – сказала я. – Потом объясню всё. Мне нельзя оставаться здесь. И с Эри – тоже нельзя.

– И? Окард не отпустит тебя добровольно, – ещё тише проговорил Викс. – Какой план, Арлюха?

– Скажи, что меня надо отвезти в лазарет, – прошептала я ещё тише.

– Он поедет с нами, не отпустит тебя одну. У него же глаза горят, когда на тебя смотрит. Мы не уйдем так. Не годится, – покачал головой Викс и запустил пальцы в короткие тёмные волосы. – Я скажу, что мне нужно съездить к брату, чтобы посоветоваться о твоей болезни, а сам буду ждать тебя в подлеске на повозке. Умеешь пользоваться сном? Жаль, нет времени учить. Сейчас. И ничего другого не взял.

Парень полез в карман и вытащил крохотную перламутровую стеклянную бусину.

– Сработает на несколько минут: ты успеешь выбежать из особняка. Придётся быть очень быстрой. На улице я перехвачу тебя. Справишься?

Он прочитал короткий ключ. Золотистая птичка выпорхнула из его рта, покрутилась и юркнула в бусину. Та в ответ зазвенела и затряслась.

– Выкрикни «сонна-лейс» и ударь о пол. Бусина должна разбиться у профессора под ногами. Кидай со всей силы, – Викс положил артефакт в мою ладонь и сжал пальцы. – Мы выберемся, Арли. Не бойся. Если что-то пойдет не так, я вернусь за тобой позже, но тогда попрошу помощи у дяди. Он хоть и покровительствует Эриману, но не позволит держать тебя силой.

Викс встал, поцеловал меня в щёку и повторил шёпотом:

– Сонна-лейс. Не забудешь?

– Спасибо тебе, – я кивнула. – Скоро увидимся. Иначе просто не может быть.

Когда Викс вышел из комнаты, мне стало одиноко и холодно, и я натянула одеяло до самого подбородка. А когда я выбегу из комнаты и особняка, холод станет вечной мерзлотой, а боль одиночества – той разновидностью дискомфорта, к которой придётся привыкнуть. Никогда в жизни я не подпущу к себе другого мужчину!

В коридоре послышались знакомые шаги. Сейчас всё решится!

Дверь тихо приоткрылась. Корявая тень заплыла в комнату, за ней появился сгорбленный Эриман. Встревоженный, с тяжёлым пытливым взглядом. Чёрные волосы спутались и занавесили часть лица, будто нарисованного грифелем.

– Арлинда, ты что-то скрываешь, – он ступил вперед, напряженно сжав кулаки. – Я поранил тебя? Что болит? Скажи мне, не мучай же!

Надо решаться. Сердце заколотилось, как барабан, а пульс застучал в висках. Если не сейчас, то когда?!

Вездесущие, как же больно.

– Ничего не болит, – произнесла я. Лгала. Болело сердце, саднили губы, разрывалась на клочки душа. – Я здорова.

Я откинула краешек одеяла и опустила на пол ноги. Обутые.

Эриман приподнял брови.

– Что ты…

– Отпусти меня, Эри, – я почти плакала. Подцепила ногой мешок с вещами и вытащила его из-под кровати. Взвалила на плечо, прогнувшись под его тяжестью. Только бы не упасть! – Вездесущими молю. Отпусти по-доброму.

Он отстранился, как от кипящей воды.

– Что ты такое говоришь?

– Дай мне уйти, – прошептала я. Ужас карабкался по спине мурашками. – Просто уйти на свободу.

– Но почему?

– Ты во мне ошибся, – выдохнула я.

Эриман помотал головой. В хрустальных глазах вспыхнул огонь. Стиснул кулаки так сильно, что побелели косточки.

– Я же не держу. Только ответь, почему? – сказал надсадно, словно боясь тронуть накалившееся стекло. Вот-вот разлетится.

Попятилась. Как, Вездесущие?! Как сказать ему о том, что видела, не навлекая подозрений?

– Я не позволю истязать себя, – отступила к двери, держа наготове бусину.

Эриман потянулся, растопырив пальцы, но тут же отстранился.

– Прости, что не оправдал твоих надежд, – выдавил сквозь зубы и стиснул губы. – Могла бы сразу сказать. Зачем строить комедию с болезнью? Хочешь уйти? Иди!

– Спасибо, – слёзы защекотали уголки глаз и заскользили по щекам горячими дорожками. – Насколько бы ни были темны ваши помыслы, Ла'брисс, просто знайте: я всегда вас буду любить. Даже на смертном одре. Даже перед лицом Вездесущих.

– Да что же это? Ты издеваешься?! Говоришь, что любишь, но стоишь на пороге? Или я сошел с ума и ничего не понимаю, или ты запуталась. Лин, объясни мне! Я ведь всегда был искренним. Чем? Я? Тебя? Обидел?!